Франсуа и Мальвази. II том - Анри Коломон

– Уложи его /обернулся вниз/. Я завтра постараюсь прийти как можно раньше. Спи.

«Черт возьми, на голодный желудок!»

Глава ХIV. Выход из положения

Д«Олон вернулся не очень рано, как и говорил. Капече Ковалоччо уже с некоторое время пасся у стола, сбивая голод, его и пробудил так рано только голодный желудок. По виду отдежурившего можно было догадаться, что ничего не вышло.

– Ну что?

– Ничего, милый друг. Порадовать нечем ни тебя, ни аббата Виртунбо.

– Ну что касается меня, то это еще рано говорить. Это нужно еще хорошо обсудить.

– Верно, давай за стол. Где этот бездельник? Бас-ке-ет!!! —возорал д’Олон во всю силу своих легких, так как кричат на подъем. Затявкала даже мирно дремавшая в кресле Матильда, доселе довольная своей жизнью. И самому Ковалоччо сделалось не по себе. До сего момента тихая обстановка предрасполагала к уединению заговорщническому, но за заколоченными дверями кают-клмпании недруги явно попереворачивались в своих постелях.

Вышел Баскет

– Что, сэр?

– Ты, кухар македонский, сегодня будешь?

Через некоторое время спустя, когда они сидели за столом и выпили по обязательной рюмке вина, Капече Ковалоччо отложил ложку и уже изо рта его вырвался первый звук, но был перебит неожиданным вопросом графа.

– Что аббат говорит отец Лашез не сдох еще?..Сквалыга старая.

Нет необходимости говорить, что настрой на решительный разговор у Ковалоччо как рукой сбило и он пошел говорить, что ничего не слышал об этом, да говорить что слышал от аббата Витербо будто бы его жена, то есть Матильда уже не в былой милости при дворе, в ней не нуждаются.

Это последнее замечание особенно понравилось; граф прямо-таки магической силой своего значения, несущего в себе несколько выводов и самый главный тот, что отец Лашез уже не тот, что был прежде. Заманчивое воображение уже рисовало траурными красками срочный… ночной консилиум созванный медиками отца, по его здоровью. Конечно лучше было бы дождаться смерти Людовика, так намного верней…

…Ковалоччо, как разгадав то, о чем он думает говорил что вернее будет не ждать годами, а действовать как он сейчас сказал.

– Как ты сказал? – изумился граф д’Олон, который как очнувшись от своих мыслей почувствовал, что ему действительно только что что-то говорили и весьма интересное.

– Как?!…Все что я говорил вы ничего не слышали?!

Вид графа, пришедшего в себя, сам за себя говорил об этом. Также неудивителен был и соответствующий ответ – ничего. Капече Ковалоччо расстроился: второй раз показалось говорить невыносимо.

– Граф! Вы каждый день… ночь бываете у Франсуа и Лекока! Что вам стоит тихонько /он снизил пылкий тон до мямлющего, как заговорщик испугавшись чужих ушей через дверь/…тихонько вывести их из тюрьмы, дальше! В гавани почти не осталось английских кораблей. Можно будет уйти на «Ореоле»…

Граф д’Олон усмехнулся словно над детской фантазией.

– Куда ты уйдешь? Вблизи постоянно курсируют два-три корабля и …прицепятся обязательно. Хорошо, а как ты представляешь себе отплытие с английским экипажем. Учти они железно закрываются на ночь, когда спать ложатся. И тихо их не взять.

– Условия идеальные! – вариантов несколько! И даже самый худший из них. Мы берем часовых, выпускаем нашу команду, а англичан мы обыкновенно удержим огнем. Второе: можно обойтись и без этого. Необходимо только нанять тартану или баркас, чтобы он стоял в укромной бухточке. Пару, вернее две пары лошадей и мы отплываем до Мальорки.

– Думал я об этом, не выйдет, это же море, и что такое весла против десяти узлов?

– Но ночью, разве нельзя успеть за ночь?? Я же Мальорку видел с нашего берега! А за ночь!..

– На ночь ворота закрыты… А вокруг берега постоянно ходят с осмотром и будь уверен, поинтересуются всякой лодкой. Тем более что они изъяты на сезон. Предложи что-нибудь другое пореальней, мои мозги уже отказываются думать, может твоя голова светлей.

– Предложу. Я уже разузнал у цыганок насчет отравы и одна ведьма мне пообещала… Нет, только усыпить!

– А то я уж испугался, такой грех на душу брать придется.

– Ничего не придется, даже не поймут что что-то происходит. Ну мы испробуем прежде. А потом, представляете, потихоньку отчалим и белые паруса натянем. Я представляю как это будет чудесно. И кто узнает! Пока спохватятся мы уже на пути во Францию будем! – горячо доказывал молодой итальянец и перевел разговор на самого графа. – А уж после того как вы перегоните целый корабль от англичан во Францию уверяю вас вам все проститься. Известие об этом дойдет до ушей самого короля, и он этот факт не оставит без внимания. Ему придется все простить.

– / улыбаясь / Ты забываешь, что Франсуа во Францию тоже нельзя, обет. Так что умерь масштабы, а так, хорошо, хвалю. Доставай зелье, я поговорю с ними.

Глава XV. Через две ночи

Так уж выходило что главными событиями последнего времени в жизни Ковалоччо становились ночные визиты на бриг «Ореол», хотя встречи с графом д’Олоном являлись только одним направлением той кипучей деятельности, которую он развел. Но добиться чего-либо существенного ему за эти дни ничего не удалось и сейчас он двигался по главному направлению ни с чем конкретным, он лишь прояснил себе будущую обстановку и расстановку дел.

В море штормило, даже в закрытой гавани волны создавали сплошной шум и сильный холодный ветер заставлял поежиться. Ждавший его у трапа /за бортом/ Баскет сделал движение рукой: молчать и они быстро стали пробиваться к люку. На другой стороне у борта перекрывая шум прибоя кричали по-видимому что-то устанавливая.

Успевший продрогнуть Капече Ковалоччо с удовольствием спустился в люк, в теплый устойчивый воздух. Но первое, что бросилось ему в глаза по выходе из темной маленькой прихожей: это не развалившийся в кресле граф, который сейчас никуда не собирался, а трещавшая некогда входная дверь под натиском пьяной возни с той стороны. Откуда же так же были слышны все звуки разошедшейся пирушки, разве что не до горланных песен.

– Посмотри, сволочи что творят!…Я сейчас не выдержу, сорвусь. Баскет иди предупреди эту свору. Здравствуй, друг сердечный, чем порадуешь?

– Пока нечем, зелье стряпают, отстаиваться еще. Я пришел узнать как на это смотрит шевалье д’Обюссон?

– Одобряет! Одобряет, он еще мало того, подсказал одно хорошее дело… устроить на службу сюда капелланом16 аббата Витербо. У меня в голове не укладывается, как это будет прекрасно. Во-первых, нас станет четверо и что самое главное через аббата мы получим возможность запросто сноситься с морячками. А то же ведь я сейчас здесь оказался на положении жильца…

…Как здесь повился этот мозгляк Беккендорф, он стал здесь всем заправлять.

– Так что невозможно даже как-то поговорить?

– Это ерунда все, всегда успеется, и не с ними, а с де Ферраном достаточно будет. С ним можно договориться.

– Тогда прекрасно! Устраиваем отравленную вечеринку, кого не сморит, матросы уймут… выпускаем матросов, ждем вас…

– А вот в это «ждем» мне не больно-то верится, после душного, ужасно душного, вонючего трюма они ждать несколько часов кряду может быть не будут никогда. Они тебя просто не поймут: кого-то там ждать. Никакие нервы не выдержат, когда ветер в лицо… Люди есть люди. Ты им доверяешь, я нет.

– Это перебор. Подозрительность все погубит. Своими силами мы либо не справимся, либо сорвется. Тот же полковник Беккендорф придет, он же не здесь живет.

– Мозгляка Беккена никогда не называй мне полковником. Это ничтожество, которое может только мелко гадить и подсирать. – не разбирался в выражениях граф д’Олон.

Выждав время и дав гневу улечься Капече Ковалоччо раздумывал вслух:

– Итак, что у нас в активе: решительно настроенный офицер с прекрасными возможностями, о котором пока ничего не знают, но кредит доверия ему почти растаял после тех объяснений, которыми он пользовался при переходе на службу в тюрьму или почти растает, когда он будет водворять католического аббата католикам – арестантам. И появление на корабле полковника Беккендорфа первое тому подтверждение…

Ковалоччо пометавшись поспешно скрылся в спальне-каюте Баскета. Сверху, чувствовалось, вовнутрь спускалось несколько человек. Первым из прихожей вышел полковник Беккендорф, за ним Баскет.

В английском языке отсутствует неуважительная форма обращения, совершенно не допустимая в данной обстановке, но в той небрежной манере с какой обратился к д’Олону полковник Беккендорф, форма обращения чувствовалась самой неуважительной и по тону, и по нелепости самого вопроса.

– Ты флаг-кэптэн?

– Ну я флаг-капитан на судне, что нужно?

В залу вслед за ними ввалились еще несколько молодцов: морды плеч шире, и это сразу настроило графа явно агрессивно. Вторжение на свою территорию он воспринимал болезненно, но сия территория по сути дела не смотря на его захват продолжала оставаться общей, и не в силах будучи что-либо поделать приходилось сдерживаться. Баскет чувствуя себя виноватым за спровоцированный инциндент отошел на сторону своего господина, то есть исчез у него с поля обозрения.